Центральный вокзал в Амстердаме

Центральный вокзал в Амстердаме оставляет запоминающееся эмоция. Он пребывает в самом центре мегаполиса на солнечной площади в первых числах крупнейшей улицы Дамрак. Вы выходите из вагона и напрямик перед вами — все живые хиппи, которые на данный момент остались во всем мире. Я понятия не имел, собственно их еще что немало, хотя тут были десятки, в случае если не сотни. Они бродили группами по шестьвосемь человек, играли на гитарах, передавали приятель приятелю косяки с марихуаной, загорали. Они смотрелись точь-в-точь что, будто имеют все шансы смотреться люди, посвятившие четверть века бродяжничеству и потреблению наркотиков. Среди них у многих не хватало зубов и волос, хотя это компенсировалось пропорционально возросшим количеством ребят и собак. Ребята резвились, бегая босиком, а собаки, будто практически постоянно, постарались цапнуть меня.
На Дамраке было полно туристов, хиппи и жителей города, вышедших за покупками. Все они подвигались в различных темпах: туристы едва-лишь тащились, как бы шли со связанными шнурками, глядя куда угодно, исключительно не в что сторону, куда подвигались; хиппи сутулились под рюкзаками и были торопливоделовиты; клиенты метались между тех и прочих будто заводные игрушки. Невыполнимо было настроиться на какойнибудь личный ритм. Тут я столкнулся с задачей, памятной по Люксембургу: ни в одном гостинице не было пространств. За подобным на тюрьму королевским дворцом на площади Дэм я свернул в боковые улицы, о которых смутно припоминал, собственно там немало небольших отелей. Хотя оказалось, собственно в основная масса из них в том числе и не надо заходить, потому что объявления в окнах на полдюжине языков гласили: «МЕСТ НЕТ».
Распорядок дня выработался сам собой. Любое утро мы вставали на завтрак, после этого возвращались в номер, тесно задергивали занавески и укладывались спать на весь день. Приблизительно в четыре часа просыпались, брали на себя душ, переодевались в новую одежду, причесывались и спускались в бар «Анко», где сидели, наблюдая за улицей и отпуская замечаниями про то, какие отличные люди голландцы, собственно сумели наполнить собственный мегаполис множеством каналов, изящных шлюх и многообразных алкогольных напитков.
В «Анко» нас обслуживал юный бармен с треугольной бородкой и в красном пиджаке, который был ему мал объема на три. Некоторое количество лет обратно он, по всей видимости, чрезмерно глубоко затянулся марихуаной, и и уже неустанно смотрелся что, будто ни за собственно не припомнил бы, будто он именуется, не заглянув в личную визитку. Он реализовывал нам гашиш, ну а в шесть часов мы курили в виде закуски по сигарете с марихуаной и отправлялись в индонезийский ресторан по соседству. Позднее, как только на мегаполис опускалась темень и на углах занимали свои позиции проститутки, а вечерний воздух наполнялся запахами конопли и жареного картофеля, мы выходили на улицу и часто оказывались случай хотя вовлеченными в потасовку.
Комнат нигде не было. В конечном счете печальный и удрученный, я поплелся на вокзальную площадь к кабинету VVV, государственного турагентства, в службу по поиску квартир. Внутри толклись не меньше восьми групп уставших туристов, в любой из которых было человек по тридцать. Персонал VVV отправлял людей в всевозможные пригороды, потому что в Амстердаме не осталось ни одной свободной комнаты ни за какую стоимость. Это в начале апреля. собственно же тут станет твориться в начале июля? Наверное, людей понадобиться отправлять в Исландию. Немалая вывеска на стенах гласила: «Билеты на выставку Ван Гога все проданы». Также здорово. Я приехал сюда сильно чтобы, для того чтобы взглянуть выставку.
Понадобилось встать в одну из очередей. Мне было жарко, я вспотел, устал и проголодался. Ноги переболели. Мне хотелось принять ванну, ладно перекусить и выпить некоторое количество кружечек пива. В моем организме не осталось ни одной удачной клетки.
Любой, кто выстаивал очередь — а это были как правило американцы, — подвергся целому допросу: каким условиям обязаны отвечать уборная, завтрак, удобства в комнате, каковы притязания по социальному автотранспорту и тарифам. Это занимало массу времени. Позже гость обыкновенно обращался к собственной половине, мужу или же супруге, и переводили им, о чем шла речь. Дальше следовала долгая обсуждение вопроса и серия добавочных вопросов: «Возможно ли туда добраться на автобусе, но не поездом? «, « Есть ли вегетарианские рестораны около гостиницы?», «Есть ли в гостинице комнаты для некурящих?», «Будет ли таксомотор на вокзале, или же его понадобиться заказывать самим, а в случае если понадобиться, что по какому телефонному аппарату?», «В какое время уходит конечный поезд? «, «Не стоит ли исключить меня на улицу и расстрелять за что, собственно у меня эта немалая жопа и задаю чрезмерно немало бестолковых вопросов? » — и тому подобное и что далее…
Как только достигалась договоренность по наиболее принципиальным вопросам, работница VVV проделывала до двадцати звонков в всевозможные гостиницы, с не иссякающим упорством и без всяких надежд: в большинстве отелей просто сообщали, собственно за эту стоимость пространств нет. Тогда уже приходилось оговаривать наиболее дорогостоящие или же наиболее отдаленные отели. На все это уходило столько времени, собственно хотелось рукоплескать, как только ктонибудь отходил в конце концов от окна, и очередь продвигалась на шесть дюймов вперед.
Наутро я отправился в Амстердам. Ранее мне нравилось прогуливаться по улицам воскресными утрами, хотя и уже эти прогулки доставляют мне все меньше удовольствия. Результаты субботней ночи — блевота, мусор, мятые пивные банки — все это еще не убрано с тротуаров, а на окнах всех магазинов чернеют наводящие тоску решетки и железные ставни. Они придают улицам пугающий вид, собственно в Европе воспринимается будто бред.
Я был проведен к каналам и незамедлительно почувствовал себя чем каким-либо другим. Вдоль каналов Амстердам смотрится чрезвычайно привлекательным, тем более в воскресное утро, как только около практически никого нет. Какойто мужик грелся под солнцем на крылечке собственного здания с чашкой кофе и печатным изданием в руках, иной возвращался откудато с бутылкой вина, была проведена в обнимку молодая парочка, излучая посткоитальное блеск, и какойто одинокий велосипедист не спеша проехал с одной боковой улочки на иную. Они были замечены как бы нарочно чтобы, для того чтобы довести данную утреннюю сцену до совершенства.
Стоя на небольшом горбатом мостике, я длительное время глядел в мерцающую голубую воду, пока же прогулочный теплоход, полный туристов с фотоаппаратами, не врезался в зеркальное отблеск негромкой улицы, разрушив ее обаяние. В последствии него, будто практически постоянно, сохранился плавать потревоженный мусор, и я припомнил, собственно Амстердам еще и слишком нечистый мегаполис. Он полон собачьего говна, всяческого хлама и граффити. Граффити тут всюду — на телефонных будках, на садовых скамейках, на стене. Я ни разу не видел что немало этих скверных граффити. Это была просто пачкотня, произведенная людьми с мозгами не больше вишни. У голландцев вообще проблема с бессмысленными преступлениями. В Амстердаме вас имеют все шансы никогда не ограбить, хотя вечерком в центре мегаполиса невыполнимо припарковать машину, для того чтобы ее не поцарапали отверткой.
Как только мне было двадцать лет, я полюбил Амстердам за его открытость и терпимость, его свободное отношение к нетяжелым наркотикам и сексу, а еще прочим грехам, которых в двадцать лет наиболее чем хватит. Хотя и уже я обнаружил его ужасно скучным. Жильцы Амстердама, по всей видимости, просто зациклились на идее терпимости, будто все люди, которые, когда-то выбрав политические воззрения (пусть в том числе и неверные), позже защищают их, не взирая ни на собственно. Веками гордясь собственной мудрой терпимостью, и уже они не имеют возможности не показывать благородную терпимость к граффити, к хиппи с волосами причем даже к экскрементам и грязи. Можно, им просто нравятся собачье дерьмо и мусор. Я в том числе и предполагаю, собственно это что, по-иному сложно пояснить, отчего И» того, и иного в Амстердаме что немало.
что и дело я видел помещения в строительных лесах, нуждающиеся в ремонте. Амстердам построен на болоте и, для того чтобы здания не погрузились в воду, приходится их неустанно закреплять. Одинешенек мой знакомый приобрел в Амстердаме жилище на небольшом канале и в скором времени нашел, собственно сваи за триста лет всецело распались, и его свежее дом за незначительный промежуток времени могло превратиться в подвал. Подложить свежие сваи оказалось не самой нетяжелой и не самой дешевой работой во всем мире, стоившей ему вдвое больше что суммы, которую он заплатил за сам жилище. Это было практически двадцать лет обратно, хотя он до сего времени одевает дырявые носки изза долгов.
Я думаю, похожие ситуации с вариациями повторены в бесчисленных строениях, находящихся по всему мегаполису, и жильцы Амстердама достойны восхищения за что, собственно вдоль каналов до сих пор стоят здания, и, не говоря уже о том, считаются жилыми…

По материалам книги «Билл Брайсон. Путешествия по Европе»

Центральный вокзал в Амстердаме оставляет запоминающееся эмоция. Он пребывает в самом центре мегаполиса на солнечной площади в первых числах крупнейшей улицы Дамрак. Вы выходите из вагона и напрямик перед вами — все живые хиппи, которые на данный момент остались во всем мире. Я понятия не имел, собственно их еще что немало, хотя тут были десятки, в случае если не сотни. Они бродили группами по шестьвосемь человек, играли на гитарах, передавали приятель приятелю косяки с марихуаной, загорали. Они смотрелись точь-в-точь что, будто имеют все шансы смотреться люди, посвятившие четверть века бродяжничеству и потреблению наркотиков. Среди них у многих не хватало зубов и волос, хотя это компенсировалось пропорционально возросшим количеством ребят и собак. Ребята резвились, бегая босиком, а собаки, будто практически постоянно, постарались цапнуть меня.
На Дамраке было полно туристов, хиппи и жителей города, вышедших за покупками. Все они подвигались в различных темпах: туристы едва-лишь тащились, как бы шли со связанными шнурками, глядя куда угодно, исключительно не в что сторону, куда подвигались; хиппи сутулились под рюкзаками и были торопливоделовиты; клиенты метались между тех и прочих будто заводные игрушки. Невыполнимо было настроиться на какойнибудь личный ритм. Тут я столкнулся с задачей, памятной по Люксембургу: ни в одном гостинице не было пространств. За подобным на тюрьму королевским дворцом на площади Дэм я свернул в боковые улицы, о которых смутно припоминал, собственно там немало небольших отелей. Хотя оказалось, собственно в основная масса из них в том числе и не надо заходить, потому что объявления в окнах на полдюжине языков гласили: «МЕСТ НЕТ».
Распорядок дня выработался сам собой. Любое утро мы вставали на завтрак, после этого возвращались в номер, тесно задергивали занавески и укладывались спать на весь день. Приблизительно в четыре часа просыпались, брали на себя душ, переодевались в новую одежду, причесывались и спускались в бар «Анко», где сидели, наблюдая за улицей и отпуская замечаниями про то, какие отличные люди голландцы, собственно сумели наполнить собственный мегаполис множеством каналов, изящных шлюх и многообразных алкогольных напитков.
В «Анко» нас обслуживал юный бармен с треугольной бородкой и в красном пиджаке, который был ему мал объема на три. Некоторое количество лет обратно он, по всей видимости, чрезмерно глубоко затянулся марихуаной, и и уже неустанно смотрелся что, будто ни за собственно не припомнил бы, будто он именуется, не заглянув в личную визитку. Он реализовывал нам гашиш, ну а в шесть часов мы курили в виде закуски по сигарете с марихуаной и отправлялись в индонезийский ресторан по соседству. Позднее, как только на мегаполис опускалась темень и на углах занимали свои позиции проститутки, а вечерний воздух наполнялся запахами конопли и жареного картофеля, мы выходили на улицу и часто оказывались случай хотя вовлеченными в потасовку.
Комнат нигде не было. В конечном счете печальный и удрученный, я поплелся на вокзальную площадь к кабинету VVV, государственного турагентства, в службу по поиску квартир. Внутри толклись не меньше восьми групп уставших туристов, в любой из которых было человек по тридцать. Персонал VVV отправлял людей в всевозможные пригороды, потому что в Амстердаме не осталось ни одной свободной комнаты ни за какую стоимость. Это в начале апреля. собственно же тут станет твориться в начале июля? Наверное, людей понадобиться отправлять в Исландию. Немалая вывеска на стенах гласила: «Билеты на выставку Ван Гога все проданы». Также здорово. Я приехал сюда сильно чтобы, для того чтобы взглянуть выставку.
Понадобилось встать в одну из очередей. Мне было жарко, я вспотел, устал и проголодался. Ноги переболели. Мне хотелось принять ванну, ладно перекусить и выпить некоторое количество кружечек пива. В моем организме не осталось ни одной удачной клетки.
Любой, кто выстаивал очередь — а это были как правило американцы, — подвергся целому допросу: каким условиям обязаны отвечать уборная, завтрак, удобства в комнате, каковы притязания по социальному автотранспорту и тарифам. Это занимало массу времени. Позже гость обыкновенно обращался к собственной половине, мужу или же супруге, и переводили им, о чем шла речь. Дальше следовала долгая обсуждение вопроса и серия добавочных вопросов: «Возможно ли туда добраться на автобусе, но не поездом? «, « Есть ли вегетарианские рестораны около гостиницы?», «Есть ли в гостинице комнаты для некурящих?», «Будет ли таксомотор на вокзале, или же его понадобиться заказывать самим, а в случае если понадобиться, что по какому телефонному аппарату?», «В какое время уходит конечный поезд? «, «Не стоит ли исключить меня на улицу и расстрелять за что, собственно у меня эта немалая жопа и задаю чрезмерно немало бестолковых вопросов? » — и тому подобное и что далее…
Как только достигалась договоренность по наиболее принципиальным вопросам, работница VVV проделывала до двадцати звонков в всевозможные гостиницы, с не иссякающим упорством и без всяких надежд: в большинстве отелей просто сообщали, собственно за эту стоимость пространств нет. Тогда уже приходилось оговаривать наиболее дорогостоящие или же наиболее отдаленные отели. На все это уходило столько времени, собственно хотелось рукоплескать, как только ктонибудь отходил в конце концов от окна, и очередь продвигалась на шесть дюймов вперед.
Наутро я отправился в Амстердам. Ранее мне нравилось прогуливаться по улицам воскресными утрами, хотя и уже эти прогулки доставляют мне все меньше удовольствия. Результаты субботней ночи — блевота, мусор, мятые пивные банки — все это еще не убрано с тротуаров, а на окнах всех магазинов чернеют наводящие тоску решетки и железные ставни. Они придают улицам пугающий вид, собственно в Европе воспринимается будто бред.
Я был проведен к каналам и незамедлительно почувствовал себя чем каким-либо другим. Вдоль каналов Амстердам смотрится чрезвычайно привлекательным, тем более в воскресное утро, как только около практически никого нет. Какойто мужик грелся под солнцем на крылечке собственного здания с чашкой кофе и печатным изданием в руках, иной возвращался откудато с бутылкой вина, была проведена в обнимку молодая парочка, излучая посткоитальное блеск, и какойто одинокий велосипедист не спеша проехал с одной боковой улочки на иную. Они были замечены как бы нарочно чтобы, для того чтобы довести данную утреннюю сцену до совершенства.
Стоя на небольшом горбатом мостике, я длительное время глядел в мерцающую голубую воду, пока же прогулочный теплоход, полный туристов с фотоаппаратами, не врезался в зеркальное отблеск негромкой улицы, разрушив ее обаяние. В последствии него, будто практически постоянно, сохранился плавать потревоженный мусор, и я припомнил, собственно Амстердам еще и слишком нечистый мегаполис. Он полон собачьего говна, всяческого хлама и граффити. Граффити тут всюду — на телефонных будках, на садовых скамейках, на стене. Я ни разу не видел что немало этих скверных граффити. Это была просто пачкотня, произведенная людьми с мозгами не больше вишни. У голландцев вообще проблема с бессмысленными преступлениями. В Амстердаме вас имеют все шансы никогда не ограбить, хотя вечерком в центре мегаполиса невыполнимо припарковать машину, для того чтобы ее не поцарапали отверткой.
Как только мне было двадцать лет, я полюбил Амстердам за его открытость и терпимость, его свободное отношение к нетяжелым наркотикам и сексу, а еще прочим грехам, которых в двадцать лет наиболее чем хватит. Хотя и уже я обнаружил его ужасно скучным. Жильцы Амстердама, по всей видимости, просто зациклились на идее терпимости, будто все люди, которые, когда-то выбрав политические воззрения (пусть в том числе и неверные), позже защищают их, не взирая ни на собственно. Веками гордясь собственной мудрой терпимостью, и уже они не имеют возможности не показывать благородную терпимость к граффити, к хиппи с волосами причем даже к экскрементам и грязи. Можно, им просто нравятся собачье дерьмо и мусор. Я в том числе и предполагаю, собственно это что, по-иному сложно пояснить, отчего И» того, и иного в Амстердаме что немало.
что и дело я видел помещения в строительных лесах, нуждающиеся в ремонте. Амстердам построен на болоте и, для того чтобы здания не погрузились в воду, приходится их неустанно закреплять. Одинешенек мой знакомый приобрел в Амстердаме жилище на небольшом канале и в скором времени нашел, собственно сваи за триста лет всецело распались, и его свежее дом за незначительный промежуток времени могло превратиться в подвал. Подложить свежие сваи оказалось не самой нетяжелой и не самой дешевой работой во всем мире, стоившей ему вдвое больше что суммы, которую он заплатил за сам жилище. Это было практически двадцать лет обратно, хотя он до сего времени одевает дырявые носки изза долгов.
Я думаю, похожие ситуации с вариациями повторены в бесчисленных строениях, находящихся по всему мегаполису, и жильцы Амстердама достойны восхищения за что, собственно вдоль каналов до сих пор стоят здания, и, не говоря уже о том, считаются жилыми…