Париж

«-…А в период моей первой поездки в Париж я, по неопытности, все время изумлялся: отчего окружающие меня что в значительной степени недолюбливают? Сойдя с поезда я отправился в бюро путешествий, где сердитая девушка в лазурный униформе посмотрела на меня что, как бы угадала во мне разносчика до смерти небезопасной инфекции.
— Что вам хотелось бы? — задала вопрос она или же, по крайней мере, мне показалось, собственно задала вопрос.
— Комнату, в случае если возможно, — дал ответ я робко.
— Заполните данный бланк. Не тут, — прекратила она мою попытку пристроиться здесь же, у стойки. — Вон там, — кивком головы жесткая молодая женщина показала мне на столик для заполнения бланков, а после этого повернулась к стоящему в очереди гостю с таким же вопросом: — А вы собственно пытаетесь?
Я был поражен, потому что прибыл из пространства, где в том числе и директора похоронных бюро хотят вам добродушного дня, как только вы приходите, для того чтобы достойно похоронить собственную бабушку. Впрочем быстро я узнал, собственно в Париже данная сердитая молодая женщина из турагентства вовсе не была исключением. В случае если вы приходите в булочную, вас там встречает расплывшееся, будто медуза, существо, и взор его заявляет, собственно вам ни разу не обойтись приятелями. На своем ужасном французском вы спрашиваете небольшую белую булочку. Существо мерит вас длительным ледяным взором и бросает на прилавок несчетный агатовый коврига.
— Нет, нет! — кричите вы, в ужасе размахивая руками. — Не коврига! Просто небольшую булочку.
Медузообразная женщина таращится на вас, как бы не верит своим ушам. Позже поворачивается к иным клиентам и обращается к ним пофранцузски — чрезмерно резко, для того чтобы вы взяли в толк, хотя значение ее обращения явно заключается что, собственно данный аномальный человек, данный американский туристишка пришел и попросил коврига — что она и дала ему коврига, а и уже он ни с того ни с сего утверждает, собственно ему вовсе не необходим коврига, а необходима булочка. Иные клиенты посмотрят что, как бы поймали вас на попытке залезть к ним в карманы. И не остается ничего иного, будто с позором уйти, утешаясь мыслью, собственно спустя четыре дня вы будете в Брюсселе и там, можно, получится перекусить.
собственно меня еще практически постоянно удивляло — что это французская неблагодарность. Я практически постоянно мыслил, собственно раз уж мы освободили Францию (в случае если откровенно, что со лет Наполеона французская армия не сумела бы разгромить и дамскую хоккейную команду), им следовало бы выдавать всем приезжим из странсоюзниц книжечку с отрывными талонами для дарового распития спиртных напитков на Плац Пигаль и посещения Эйфелевой башни. Хотя они никогда ни жестом, ни взором, ни что болee текстом не выказали мне благодарности. Незнакомые бельгийцы и датчане обнимали меня будто родного и всеми днями днями таскали по кабакам, не давая в том числе и для виду залезть в карман — самая в признательность за освобождение их страны. Кроме того их ничуть не смущало что обстоятельство, собственно в 1945 году я еще (в том числе и не был зачат, о чем откровенно им сообщал. Хотя со стороны французов этого отношения ждать не надо.
Вечерком я поперся за восемнадцать миль к острову Сите и собору НотрДам. На улицах, прислонившись к фонарным столбам, смуглые мужики в полосатых бретонских рубашках ковыряли в зубах перочинными холодным оружием и сплевывали мне под ноги, норовя попасть на башмак. И все же под влиянием чудесного мартовского вечера, который уже чуть-чуть попахивал весной, на мосту Pont de Sully над Сеной у меня дух захватило от красоты. Наоборот был остров СенЛуи, отражавшийся в речной воде, будто привидение, — этакая рыцарская деревушка, невесть будто оставшаяся посреди прогрессивного мегаполиса. Я не поленился пересечь мост и пройтись по улицам дальнего минувшего, практически ожидая увидать бродящих по проезжей части цыплят и крестьян, катящих телегу со сваленными будто попало трупами в последствии не так давно произошедшей эпидемии чумы… Хотя нашел исключительно небольшие дорогостоящие рестораны и тогдашние помещения с слишком, надлежит быть, уютными квартирами.
Тут практически не было людей, только некоторое количество гуляк — завсегдатаев ресторанов, чета молодых влюбленных, облизывающих приятель приятеля в подъезде, нуда женщина в меховой шубе, уговаривающая собственного пуделя украсить панель какашкой. В окнах верхних этажей возможно было рассмотреть книги на стеллажах, подоконники с вьющимися растениями и древними статуэтками. Здорово обитать на этих улицах, на этом острове, тем более в западном его конце, где окошки выходят на НотрДам. Это зрелище не надоест и за тысячу лет, но предполагаю, собственно летом, как только улицы забиты миллионами туристов в шортах, которые орут будто оглашенные, возвышенные чувства имеют все шансы некоторое количество ослабнуть.
Я просто отобедал в полупустом ресторане на боковой улочке и позже, сопровождаемый своей отрыжкой, прошелся вдоль речки к магазину англоязычных книг «Шекспир и Ко», — на редкость мрачному, абсолютному паутины, затхлости и старинных романов всеми забытых писателей. По залам были расставлены стулья с прямыми спинками и диваны с вылезшими (Пружинами. На них сидели или же лежали молоденькие существа обоего пола, все в очках, с наиболее умным видом читающие книги — бесспорно, от корки до корки. Я непосредственно видел, будто одинешенек молодой человек, смахивающий на лунатика, прежде чем поставить книгу на полку, загнул уголок страницы, для того чтобы дочитать в иной раз, кинул на меня хмурый взор и ушел ночью. Все делало восхитительную атмосферу клуба, хотя вот вопрос: на какие средства данный лавка присутствовал? Само месторасположение магазина в тени собора Парижской Богоматери надеялось космические стоимости на аренду. А зачем расплачиваться, в случае если возможно разбирать просто что? Хотя все были спокойны, молодой человек на кассе только изредка отрывался от своей книги, для того чтобы кинуть в ящик какуюто мелкота. Будто магазину посчастливилось избежать разорения — осталось для меня загадкой, хотя по проезжей части в собственный гостиница, я все-таки принял решение, собственно Париж и в самом деле примечательный мегаполис.
На следующее утро я встал слишком рано и отправился на прогулку по спящим улицам. Мне нравится иметь, будто просыпаются мегаполиса. Хотя Париж, в случае если сравнивать его с человеком, не просыпается, а вскакивает будто на пожар: еще минуту обратно в мегаполисе были исключительно вы, молодой человек, развозящий хлеб, нуда чета гудящих уборочных машин (стоит подметить, не лишним будет заметить, собственно Париж расходует на уборку улиц по 58 фунтов в год на душу населения, а Лондон — всего 17; вот отчего Париж сияет чистотой, а Лондон — это множество мусора. Хотя не станем абстрагироваться). После этого все вдруг выплескивается на улицы, будто сбежавшее молоко из кастрюли: откудато встают струи автобусов и машин, разом открываются кафе и киоски, из метрополитен выхлестывают массы людей, будто полчища крыс из подвалов в мультфильмах, всюду шаркают тыс. и тыс. пар спешащих ног.
К половине девятого по Парижу страшно идти: на магистралях чрезмерно грандиозное перемещение, над улицами висит сизый вонючий мгла выхлопных газов. У одной исключительно Триумфальной Арки сходится тринадцать дорог. Можете вы себе это предположить? А и уже еще учтите, собственно шоферы в Париже патологически агрессивны — им бы вколоть димедрол из шприца величиной с велосипедный насос и привязать к кровати кожаным ремнем, что нет — их выпускают на открытое место, где они в одно и тоже время хотят проехать по всем тринадцати направлениям. Этого дурдома я не видел больше нигде и ни разу.
В Париже вы неустанно натыкаетесь на гигантские площади, которые просто невыполнимо обогнуть пешечком. Мы с супругой посетили Париж на наш медовый луна и по глупости хотели пересечь площадь Согласия. Она какимто образом умудрилась добраться до обелиска в центре площади, а я застрял посредине площади в струе автомобилейубийц, слабо помахивая рукой моей милый жене и тихонько поскуливая, пока же сотни и сотни ярко раскрашенных «Рено» проносились в миллиметре от меня, и у шоферов на лицах было выражение маньяковсадистов.
Особенности уличного перемещения в Париже вообще сложно пояснить. На площади Бастилии я провел три четверти часа, рассчитывая перебежать с улицы Лион на улицу СенАнтония. Проблема заключалась что, собственно светофор был задуман с четкой целью — повергнуть заморского постояльца в смущение и унижение, а позже, в случае если все пойдет по намерению, умертвить.
Вот будто это смотрится. Вы выходите на площадь и видите, собственно машины стоят, хотя для пешеходов пылает красный свет. По опыту вы представляете, собственно в случае если рискнете ступить с тротуара на дорогу, что все машины здесь же сорвутся с пространства и в одно миг размажут вас по асфальту в липкое желе. В следствии этого вы терпеливо ожидаете, пока же загорится зеленый. Спустя минуту появляется какойто слепой и без шатания переходит булыжную мостовую, стуча тростью. После этого девяностолетняя женщина в инвалидном кресле проезжает мимо вас и неторопливо передвигается на иную сторону площади за четверть мили отсюда.
Для вас бесспорно, собственно все шоферы в радиусе 150 метров заботливо следят за вами, выжидая, как только вы двинетесь с пространства. В следствии этого вы притворяетесь, собственно по-настоящему вовсе не собираетесь передаваться улицу, а просто приняли решение бросить взгляд на увлекательный фонарный столб конца минувшего века. Еще спустя минуту улицу переходят 150 дошколят под предводительством воспитательниц, а позже возвращается слепой с двумя сумками покупок. В конце концов зажигается зеленый свет, вы сходите с тротуара, вдруг все машины устремляются напрямик на вас. Можно, это звучит глупо причем даже безумно, хотя мне все время как будто, в Париже меня пытаются уложить.
В конечном счете я оставил поползновения передаваться улицу согласно законам и просто стал подбирать маршруты, которые казались мне наименее опасным. Следовательно мне, к моему великому удивлению, получилось когда-то пробраться к Лувру, где я заметил длинную, неподвижно стоявшую очередь, закрученную около ворот наподобие садового шланга.
К превеликой радости, в конечный вечер, как только я прогуливался по набережной Сены, порядочного вида семейство — двое совершеннолетних и двое школьников — впопыхах проследовала мимо меня по узкому тротуару. Не замедляя хода, не прерывая оживленной разговора, они скинули меня в канаву — причем даже не оглянулись. Я бы обнял их, в случае если бы настигнул. Они возобновили во мне внутреннюю гармонию.
Утром в день моего отъезда я дотащился под серым ливнем до Лионского вокзала, для того чтобы поймать таксомотор до Северного, откуда шел поезд на Брюссель. Изза плохой погоды кругом не было заметно ни одной машины, и оставалось стоять и дожидаться. Пять мин. я оставался в одиночестве, хотя понемногу подошли иные люди и заняли очередь за мной.
Как только в конце концов подкатило таксомотор и подрулило напрямик ко мне, я с удивлением нашел, собственно семнадцать совершеннолетних мужиков и дам абсолютно чистосердечно считают, собственно имеют право пролезть вперед меня. Престарелый мужик в кашемировом пальто, явно с высочайшим образованием, буквально оттирал меня от машины. Я обиженно завопил пофранцузски, для того чтобы им было понятнее: «Ну, нет! Ну, нет!» — и буквально рухнул на дверь, будто на амбразуру. Очутившись внутри, я тяжело одолел жажда зажать галстук толстяка дверью, для того чтобы заставить его пробежаться до Северного вокзала. Взамен сего я просто заявил водителю поскорее увезти меня долой отсюда. Он глянул на меня будто на немалый, мерзкого вида кусок говна и со вздохом брезгливости включил первую скорость. Я был счастлив увериться, собственно кое-какие багаж ни разу не изменяются…»